— Я проспал начало войны. В ночь с 23 на 24 февраля летел в Вильнюс, прилетел рано утром, лег спать. Проснулся около полудня, открыл интернет… Стал звонить – сначала семье, потом партнеру и своим друзьям-украинцам. Был растерян, смятен, подавлен, — в общем, как все.
До 24 февраля я не верил, что это случится. Мне казалось, это какое-то очередное бряцание оружием. Максимум, будет еще одна аннексия, на этот раз Донецка и Луганска. Тоже плохо, но все же не бомбы на Киев. Из сегодняшнего дня это кажется лучшим сценарием.
— Вы бизнесмен, а ведение бизнеса предполагает дальнозоркость и умение предвидеть ситуацию. Или нет?
— Увы, то, что бизнесмены обладают особенной политической прозорливостью – это миф. Не обладают.
—Упрекали себя?
— Нет. Упрекать себя имеет смысл, если ты знаешь, что мог бы что-то изменить, исправить. Я ничего ни изменить, ни исправить не мог.
—У вас был план Б?
— Ни у кого его не было. Я понимал, что, по сравнению с антивоенными россиянами и, тем более, с украинцами, мы находимся в привилегированном положении. Война почти не затронула нас экономически. Затронула — эмоционально.
— Что стало причиной вашего отъезда из РФ в 2008 году?
— Вторая Чеченская война, дело «Юкоса», арест Ходорковского. Отъезд не был моментальным, он занял несколько лет. Потом я туда приезжал – не часто, раз-два в год, но Россия не была для меня отрезанной территорией. До февраля 2022 я не считал себя эмигрантом. Теперь у меня нет шансов вернуться. И желания тоже нет.
— Вы родились в маленьком поселке в Приморском крае. Называется красиво – Преображение. Когда вы там были последний раз?
— Не знаю, может, лет 20 лет назад?.. У меня нет ощущения «потерянной малой Родины», нет ностальгии. Я могу тосковать по людям, но по местам, по камням – нет. Я не «человек из поселка Преображение», не «человек из России».
— А кто?
— Я считаю себя жителем Земли. Я же на этой планете родился. Как, в сущности, и все мы.
— Как начиналось Pristanište?
— Еще до войны Марат Гельман познакомил меня с Владимиром Шмелевым. Володя руководил в Черногории школой Adriatic, и я, на правах знатока, который перевез сюда компанию в 2008 году, давал ему иногда какие-то советы, как тут что устроено.
На второй-третий день после 24 февраля стало понятно – это настоящая война, она надолго. Значит, будут беженцы, будут люди, потерявшие все. Все мы видели хроники Великой Отечественной, представляли, во что это выливается. Мы созвонились с Владимиром и его братом Александром, они сказали – да, беженцы уже есть, много. 5 марта Шмелевы сняли дом — первый шелтер Pristanište. Мы с моим партнером и другом Вячеславом Тараном стали его попечителями и спонсорами.
— Вложение средств в Pristanište было вашим общим решением?
— Абсолютно единогласным и единственным. Никто не садился и не анализировал – стоит, не стоит, как надолго, никаких бизнес-планов, никаких таблиц в Excel. Это была наша общая реакция – помочь. Если хочешь помочь – нужно что-то делать.
— Ваша дружба с Тараном выросла из общего бизнеса? Или общий бизнес вырос из дружбы?
— Мы были одногруппниками, подружились в институте. Бизнес мы сделали много лет спустя.
— Значит, бизнес не обязательно заканчивается крахом дружбы?
— В нашем случае – нет. Для меня бизнес возможен только когда ты доверяешь партнеру, а он тебе. Вячеслав Таран погиб в 2022. Мне очень тяжело без него.
— Кроме Pristanište, вы поддерживаете форум русскоязычной культуры «Слово Ново». Почему? Вы не считаете, что русская культура расписалась в своей беспомощности, когда не смогла остановить войну?
— Русскоязычная или нет, – любая культура двигает человечество вперед. И уже поэтому нуждается в поддержке. Русскоязычная культура, которая последние 100 с лишним лет находилась в кризисе — не творческом, а, скорее, в институциональном – тем более. Последние события обозначили глобальный раскол в культуре, значимая ее часть оказалась за пределами РФ. Но эта культура представляется мне единственной платформой, способной объединять людей и давать надежду.
Интервью записала
